Скачать PDF

Л. С. Майковская, Ф. Н. Ильясов

Влияние музыкальных предпочтений на коллективное поведение

// Вестник Российской Академии Наук. 1997. Том.67. №3. С. 246-250.

 

Связь между искусством и социальными процессами давно привлекает внимание ученых. Известный французский философ-позитивист Ж.М. Гюйо (1854-1888) ещё в 19-м веке изучал регулирование поведения социальных групп посредством различных эстетических феноменов [1]. Наш современник, немецкий философ и социолог, представитель франкфуртской школы Т. Адорно (1903-1969) считал весьма важным исследование отношений между потребителями искусства как обобществленными индивидами и самим искусством [2].

В условиях, когда речь идет о неоднородных – и в этнокультурном, и в социальном плане - сообществах, влияние тех или иных эстетических предпочтений и пристрастий на поведение людей неоднозначно, более того, в определенной ситуации данный факт может, как нам кажется, иметь достаточно серьезные социальные последствия. Прежде чем подробнее остановиться на этой нашей гипотезе и на результатах проведенного исследования, рассмотрим, каковы основные тенденции в изменении социальных функций искусства.

Во-первых, уменьшается его культовая роль. Обряды, имевшие четко очерченный статус на относительно ранних этапах становления человеческого общества и сопровождавшиеся военными, охотничьими, земледельческими, брачными, погребальными и иными ритуальными песнопениями, музыкой, танцами и живописью, секуляризуются, приобретают условно-символическое значение, становятся более обыденными, теряя сакральность. В результате регулирующие, психотерапевтические, консолидирующие и другие социальные и психологические функции перечисленных и иных видов искусства заметно снижаются.

Вторая тенденция связана с уменьшением классовой роли искусства (если под этим понимать процессы противопоставления классовых интересов и классовой борьбы). Усиление, либо ослабление упомянутой роли почти полностью зависит от характера доходной дифференциации внутри общества или от соответствующих различий между типами социальных систем. "Музыка, - пишет Адорно, - имеет дело с классами в той мере, в какой классовые отношения запечатляются в ней" [2, с. 97]. Вначале, вместе со становлением классового общества, процесс противопоставления классовых интересов усиливался, и они лишь отражались в "народном творчестве". Затем "эстетика угнетённых" уже специально создавалась и использовалась в классовой борьбе. Так называемое пролетарское искусство и соцрелизм, вероятно, были апофеозом данной функции искусства. В постиндустриальном обществе оно в значительной степени утрачивает эту роль, на смену которой приходит "мирное" стратовое (статусное) присвоение культуры.

"Музыка превратилась в политическую идеологию с середины века благодаря тому, - отмечает Адорно, - что она выдвинула на первый план национальные признаки, выступила как представительница той или иной нации и повсюду утверждала национальный признак" [3, с. 71]. В той мере, в какой сейчас обнаруживаются тенденции к согласованию национальных интересов различных стран, можно говорить и о падении национально-идеологической роли искусства. Однако поскольку национальные интересы при существующем порядке их сочленения плохо совмещаются без ущерба для всех сторон, то следует ожидать, что названная роль будет наблюдаться еще довольно долго. В настоящее время национально-идеологическая функция искусства приобретает особую значимость в регулировании межнациональных отношений, вольно или невольно служа обеспечением конкуренции (экономической, политической и т.д.) различных социальных систем, архетипов и типов культуры, образа жизни, систем ценностей и т.д. Ярким примером национально-идеологической экспансии является американский кинематограф.

Особое значение начинает приобретать комфортная (гедонистская, релаксационная) функция искусства. С повышением уровня жизни, увеличением свободного времени и материальных средств оно становится всё более массовым, а практически неограниченные возможности тиражирования придают этой тенденции глобальный характер. Комфортная функция искусства является, строго говоря, скорее, психологической (если не сказать, физиологической), нежели социальной. Применительно к музыке эта функция отражает потребность в эстетических звуковых стимулах, соответствующих социальному и психологическому темпо-ритму эпохи. Неудовлетворение такой потребности порождает не только сенсорный, но и культурный голод, способный по мере аккумуляции и достижения критической массы вызвать "голодные бунты". В этом смысле, понимая некоторую метафоричность подобного суждения, мы можем сказать, что перестройка в СССР была в том числе и таким «голодным бунтом». Кто больше всего ратовал за преобразования? Поколение 40-летних, "недопотребивших" в свое время "Битлз", более старшие поколения, недослушавшие Элвиса Пресли, Эллу Фитцджеральд и джаз. Эта неудовлетворенная потребность, отложившаяся в недрах подсознания, проявила себя позднее в тотальном и безоглядном стремлении к преобразованию и свободе выбора, причем не всегда в адекватных формах.

Художнику кажется, что ему нужна свобода творчества, слушателю (зрителю) - что ему нужна свобода в выборе художника, однако и тот, и другой обречены находиться в колее своей эпохи. Действительно, музыка всегда соответствовала социальным процессам, состояниям и ритмам того времени, в котором она создавалась (не могла такая, например, вещь, как "Время, вперед!" Г. Свиридова, быть написана в  в.). Свобода заключается в том, чтобы почувствовать, услышать "ритмы общества". Музыка - это тонально-ритмическая функция социального контекста, во всех своих ипостасях, включая гедонистическую. Именно последнее свойство (и не только музыки) порождает социальные проблемы, в частности, потакая, что называется, "низменным страстям и порокам". "В настоящее время, - писал ещё сто лет назад Ж.М. Гюйо, - искусство становится все более и более демократическим, и, в конце концов, оно предпочитает даже общество порочных обществу честных людей" [1, с. 457].

Ещё одна тенденция изменения функций искусства заключается в следующем. Когда общественная конструкция усложняется, искусство начинает выполнять самодостаточную роль социального идентификатора (интегратора, индикатора), указывая место потребителей того или иного произведения в социальном пространстве. В последнее время эта роль заметно усилилась. Социальные субъекты идентифицируют свою общность, то есть принадлежность к той или иной группе на основе общих эстетических пристрастий и вкусов. Это реализует их потребность в социальной ориентации и самоидентификации, дает чувство "своей страты". Описанный феномен усиливается комфортной функцией искусства, поскольку она позволяет задавать стандарты потребления культуры, принятые в группе формы релаксации и т.д. Таким образом, функция идентификации вкупе с комфортной порождают относительно новый параметр детерминации коллективного поведения.

В ситуации межгрупповой конкуренции социальный идентификатор способен выполнять интегративную, сплачивающую функцию, а при межгрупповом конфликте - генерировать и поддерживать состояние агрессии. "Искусство, - утверждал Ж.П. Гюйо, - есть распространение общественного путем чувства... художественная эмоция по сущности своей общественна; в результате она имеет целью расширить индивидуальную жизнь, заставить её слиться с более широкой и универсальной жизнью" [1, с. 48]. Иными словами, в определённых условиях сам факт потребления искусства может спровоцировать те или иные социальные настроения.

Эстетические, в частности, музыкальные пристрастия способны быть индикатором состояния межгрупповых, в том числе межэтнических отношений, которые в зависимости от конкретной социальной ситуации носят актуальный или потенциальный характер. В случае "межэтнического мира" каждый слушает музыку "своей группы", не обращая особого внимания на вкусы других. Однако при обострении ситуации может произойти разделение на "мы" и "они" и по линии эстетических предпочтений.

И обыденный опыт, и специальные исследования однозначно свидетельствуют: между этнической (этнокультурной) принадлежностью человека и его музыкальными пристрастиями существует связь. Это вполне естественно, поскольку процессы культурной социализации, то есть включение индивида в систему культурных отношений, интернализация им культурно-эстетических норм, с неизбежностью формируют определённую шкалу ценностей и предпочтений, в том числе музыкальных. Вместе с тем, когда сообщества неоднородны как в этнокультурном, так и в социальном плане, то, с одной стороны, имеют место различия межэтнические, а внутри одного этноса - стратовые и нередко региональные; с другой - происходят процессы интернационализации классической и национальной музыки и культурной экспансии (интеграции?), осуществляемой отдельными направлениями благодаря развитию эффективных систем трансляции и репродукции.

В ситуации смешения культурных потоков наблюдается также частичное смешение музыкальных пристрастий, что отражает сложные процессы межэтнического и межцивилизационного взаимодействия западного, восточного, азиатского и других архетипов культур. Поэтому, выявляя картину реальных музыкальных предпочтений в социуме, где исторически перекрестились несколько культурных веяний, да еще в условиях значительной этнической гетерогенности (в городах), мы на самом деле фиксируем не только результат сложной социальной эволюции коренного этноса, но и процесс адаптации этносов-мигрантов. Туркмения - один из самых маргинальных регионов Евразийского пространства, и уже в силу данного обстоятельства изучение музыкальных предпочтений в этой республике представляет, в свете сказанного выше, особый интерес.

Весной 1996 г. в Ашхабаде мы провели опрос студентов вузов, в ходе которого определялись различия в музыкальных вкусах между студентами-туркменами и представителями славянской этнической группы (русскими, украинцами, белорусами), а также внутри туркменской группы - среди выходцев из сельской местности и тех, кто родился и вырос в городе. Методом индивидуального и группового анкетирования опрошено 279 респондентов, использовалась двухступенчатая квотная выборка. Результаты опроса приведены в таблице. Отвечать можно было сразу по нескольким позициям, поэтому общая сумма в колонках превышает 100%.

 

Табл. Распределение музыкальных предпочтений студентов в зависимости от этнической принадлежности и типа поселения, % к числу опрошенных

Виды музыкальных предпочтенийСлавянская
группа (n=103)
Туркмены (n=176 )
В целомЖители городаВыходцы из села
Туркменская классика1,16,89,14,8
Туркменская народная музыка21,313,230,4
Туркменская эстрада2,295.993,697,7
Турецкая, азербайджанская, индийская эстрада2,661,457,266,3
Западный рок49,71
Западная эстрада94,844,958,231,5
Советская, российская эстрада79,42
Советский, российский рок38,329,840,419,8
Мировая классика27,61,12,10
Джаз19,62,13,90
Народная музыка других стран15,62,72,2З,4
Индекс музыкальных предпочтений3199,9266,0279,9253,9

1 Студенты-туркмены не всегда четко различали "эстраду" и "рок", поэтому эти две позиции совмещены в следующей строке таблицы.

2 Аналогично сведены данные по советской, российской эстраде и року.

3 Индекс музыкальных предпочтений представляет собой сумму процентов по столбцу у той или иной группы опрошенных. Чтобы величина индекса была сопоставима, для славянской группы в расчёт включалась средняя арифметическая по советской, российской и западной эстраде, а также по року. 

---------------------

Исследование, о котором пойдет далее речь, является промежуточным и имеет локальные цели - апробировать методику сбора первичной информации, проверить исходные гипотезы. Планируется провести более масштабное исследование, в котором будет предпринята попытка вскрыть связь между музыкальными предпочтениями и этнической толерантностью. В методическом отношении это означает, что к уже использованному инструментарию будут добавлены шкалы Богардуса и Терстоуна, выявляющие характер межэтнических отношений. В основе предполагаемого исследования лежит гипотеза, согласно которой лица с более широким спектром музыкальных предпочтений более терпимы к представителям иных этнических групп.

Данные, приведённые в таблице, отражают ряд особенностей, обнаруженных и другими исследователями. Так, например, известно, что больше любят джаз и танцевальную музыку жители городов [3, с. 133]. В нашем опросе среди студентов-туркмен - выходцев из села нет ни одного любящего джаз, среди горожан - 4%. А среди славян (наиболее урбанизированная группа из обследованных) таковых 19.6%. В отношении к танцевальной (дискотечной) музыке - западная, российская эстрада и рок - разница более выражена: доля тех, кто отдаёт предпочтение этим видам, увеличивается приблизительно в 1.5 раза по мере роста урбанизированности.

 

Рис. 1. Музыкальные предпочтения студентов-туркмен

Рис. 2. Музыкальные предпочтения студентов туркменской и славянской групп

 

Гораздо ощутимее выражены различия между группами по отношению к мировой классике (соответственно 0,2 и 28%). Возможно, это объясняется тем, что понятие "мировая классика" является евроцентристским, в список "классиков" входят преимущественно европейцы или выходцы из Европы.

Что касается туркменской классики, то в качестве предпочитаемой её назвали 9,1% городских туркмен и 4.8% - сельских. Это, впрочем, почти в 3 раза меньше аналогичного («мировая классика») показателя у студентов-славян (27.6%). Вероятно, здесь также проявляется фактор урбанизированности, с ростом которой увеличивается число приверженцев классической музыки вне зависимости от её "национальности". Существует и обратная зависимость - чем человек "ближе к земле", тем ему больше по душе народная музыка. Так, доля любителей туркменской народной музыки среди сельской молодежи в 2,3 раза выше, чем среди городской.

Поскольку урбанизацию в Туркмении во многом можно квалифицировать как "европеизация", неудивительно, что городские туркменские юноши и девушки чаще, чем сельские, называли в качестве предпочитаемой "европейскую" (западную, советскую, российскую) эстраду и реже - "азиатскую" (турецкую, азербайджанскую, индийскую). Вполне ожидаемым оказалось у туркмен преобладание в предпочтениях туркменской и вообще "азиатской" эстрадной музыки (соответственно 95.9 и 61.4%), у славян - западной и российской (94.8 и 79.4%).

Мы предполагали, исходя из собственных наблюдений, что «сумма предпочтений» у туркмен должна быть выше, чем у славян, прежде всего за счёт того, что, отвечая на вопрос анкеты, они чаще называли туркменскую и "азиатскую" музыку. Индексы музыкальных предпочтений (так мы обозначили сумму процентов по столбцу - см. табл.) действительно оказался выше у туркменских юношей и девушек (266), чем у славянских (199). Массовое сознание туркменской молодежи различает среди своих соотечественников тех, кто увлекается туркменской музыкой, и тех, кто предпочитает слушать западную и российскую музыку. При обострении социальной ситуации подобное различие в музыкальных пристрастиях может сказаться и на межэтническом поведении.

Для большей наглядности и более полного использования полученной информации мы "перевели" результаты опроса в форму "графических профилей", то есть в графики распределений музыкальных предпочтений, выявленных у тех или иных групп респондентов.

При сравнении "графических профилей" студентов-туркмен - выходцев из села и горожан - видно, что основное различие между ними заключается в отношении к туркменской народной музыке и к западной, российской эстраде и року (рис. 1). Причем, как показывают материалы опроса, эти виды музыки для некоторых респондентов являются как бы взаимоисключающими. Так, юноша-туркмен - ярый поклонник западного рока - назвал народную музыку "этнографическими консервами", саркастически заметив: "Сколько ими можно питаться!?"

На музыкальные предпочтения достаточно заметное влияние оказывает пол. Городские девушки-туркменки значительно меньше любят рок-музыку, нежели юноши, а сельские девушки её вообще не слушают. Кроме того, девушки больше, чем юноши, любят классическую музыку (вне зависимости от национальности).

"Графические профили" студентов туркменской и славянской групп наглядно демонстрируют как разницу между ними (тяготение соответственно к Европе и к Азии), так и сходство (рис. 2). Часть графика, которая покрывается двумя кривыми (закрашена розовым цветом), и есть мера общности, объединяющей обе группы. При этом фактором "сближения" славян и туркмен служит их любовь к западной эстраде и року. На наш взгляд, упомянутая мера общности может быть показателем межэтнической интеграции, взаимослияния культур в данном регионе, а значит в определенной степени способна выполнять и роль индикатора (хотя и не самого значимого), отражающего состояние реальных, а главное, потенциальных - в случае обострения социальной ситуации - межэтнических отношений.

Говоря о возможном изменении характера музыкальных предпочтений в республике, отметим следующее. Потребление музыки можно разделить на относительно пассивное (при помощи телевидения, радио) и относительно активное (посещение концертов, прослушивание магнитофонных записей и т.д.). Как показывает опыт музыкального маркетинга, пассивные формы потребления детерминируют активные. Это даёт основание утверждать, что музыкальная политика вещающих теле- и радиоканалов определяет будущее музыкальных предпочтений, а значит, в известной мере и будущее межкультурных, межэтнических отношений.

В Туркмении из четырёх телеканалов только один (сокращенная трансляция ОРТ-1) "показывает" музыку других культурных групп (западную, российскую, восточную, латиноамериканскую и т.д.), остальные транслируют "азиатскую" музыку. Даже с учетом того, что ОРТ-1 – самый популярный канал в республике (в том числе и среди коренного, особенно городского населения), при продолжении нынешней политики музыкального вещания у следующих поколений туркменских юношей и девушек музыкальные предпочтения, скорее всего, сместятся в "азиатском" направлении. В результате может увеличиться "человеческая" дистанция между коренными жителями и представителями русскоязычного населения. Для Туркмении это будет означать продолжение или даже усиление миграции последних, отток высококвалифицированных кадров, дефицит которых уже остро ощущается, а для России - усугубление вопроса приёма и адаптации мигрантов.

 

ЛИТЕРАТУРА

1. Гюйо Ж.П. Искусство с социологической точки зрения. Собр. соч. в 5 томах. Т. 5. Спб.: Товарищество "Знание", 1901.

2. Адорно Т.В. Введение в социологию музыки. Вып. 1. М.: Ин-т философии АН СССР, 1973.

3. Адорно Т.В. Введение в социологию музыки. Вып. 2. М.: Ин-т философии АН СССР, 1973.